Smile 
— Думаешь, твой блестящий автомобиль добавит тебе значимости? — Андрей едва приподнял бровь, разглядывая Викторию через хрустальную вазу с фруктами. Его голос звучал как скрип ножа по стеклу.
Ольга, расставляя фарфоровые тарелки, замерла на мгновение. Виктория заметила, как мать сжала край стола, чтобы скрыть дрожь в пальцах.
— А твои шелковые галстуки не спрячут пустоту за напускным лоском, — парировала девушка, поймав взгляд матери. По воскресеньям они всё реже смеялись за обедом. Вместо смеха — натянутые улыбки и взгляды, скользящие мимо друг друга.
Андрей театрально расправил узел на шее, будто поправлял корону. — Дорогая, — обратился он к Ольге, не сводя глаз с падчерицы, — не передашь соль? Ту самую, что дешевле твоего фирменного латте с корицей.
Виктория молча подвинула солонку. Его пальцы, обхватившие хрусталь, напомнили ей лапы хищника, осторожно исследующего добычу. Три года назад он казался идеалом — подарки, комплименты, галантные жесты. Но маска «идеального мужа» треснула, обнажив жажду контроля.
— Мам, этот салат — шедевр! — попыталась она нарушить тишину, натянутую как струна.
— Неудивительно, — фыркнул Андрей, отодвигая тарелку. — Твоя мать хотя бы на кухне пригодилась. В отличие от карьеристок, которые забыли, где их место.
Ольга потянулась за хлебом, и рукав её блузки съехал вниз, обнажив желтоватый след на запястье. Виктория ощутила, как в груди закипает свинец.
—
На кухне, залитой вечерним солнцем, звон посуды смешивался с рёвом телевизора из гостиной.
— Это от шкафа? — прошептала Виктория, указывая на синяк.
— Я… зацепилась, — Ольга отвернулась к раковине, скребя ножом по безупречно чистому блюду.
— Зацепилась за чьи-то пальцы?
Шаги, тяжёлые и размеренные, заставили их замолчать. Андрей заполнил собой дверной проём, словно туча перед грозой.
— Секреты обсуждаете? — его улыбка была острее лезвия.
— Говорили о квартальном отчёте, — солгала Ольга, сжимая край фартука.
— Наша Вика теперь важная птица, — он приблизился, и Виктория уловила, как мать инстинктивно прижалась к стене. — Только не забывай: здесь главный — я.
Он ушёл, оставив после себя гулкую тишину. Ольга вытерла ладонью щеку, смахивая невидимую слезу.
— Хватит это терпеть, — Виктория обняла её, чувствуя, как хрупки материнские плечи. — Всё изменится.
— Поздравляю с повышением, Виктория Андреевна! — секретарша почтительно протянула папку.
Девушка провела пальцем по тиснёной надписи на обложке: «Личные дела сотрудников». Сердце учащённо забилось, когда она открыла файл. Андрей Степанович Котов. Теперь его судьба зависела от её подписи.
В конференц-зале, пропитанном ароматом свежего кофе и напряжением, Виктория позволила себе паузу. Десятки глаз следили за каждым движением.
— Проект «Феникс» отстаёт на два месяца, — её голос прозвучал чётко, как удар метронома. — Ответственный — Андрей Степанович.
Он сидел в последнем ряду, лицо его постепенно теряло цвет.
— Завтра жду объяснительную. И план исправлений, — добавила она, встречаясь с его взглядом. В его глазах читался вопрос, на который он не решался проронить вслух.
«Теперь правила диктую я», — подумала Виктория, сдерживая улыбку. В кармане её пиджака лежала фотография — мать в парке, смеющаяся, как три года назад. Она достанет её, когда всё закончится.
Он содрогнулся, словно получил пощёчину:
— Э-это нереально! Нужны дополнительные расчёты…
— Отчёт о причинах провала и план исправлений. К девяти утра, — её голос звучал ледяной сталью. — Или вы считаете себя неспособным выполнить базовые задачи?
Тихий смешок прокатился по рядам. В первом ряду стажёр Саша, которого Андрей месяц назад заставил переделывать презентацию семь раз, отвернулся, пряча ухмылку.
—
Дверь в кабинет вырвало с петель от его напора. Виктория продолжала листать документы, не поднимая глаз:
— В следующий раз — пишите заявление о нарушении субординации.
— Ты… спланировала всё! — Его пальцы впились в спинку кресла, оставляя вмятины на кожзаме.
— Вы говорите о моём повышении? — Она наконец посмотрела на него, скрестив руки на груди. — Совет директоров ценит результат. А ваш отдел три квартала подряд срывает сроки.
— Я не стану ползать перед тобой!
— Ползать не обязательно. Достаточно работать, — она достала из лотка бланк увольнения. — Или предпочитаете «свободу»?
Его лицо дернулось. Ипотека, кредит на машину, новая Rolex — всё это всплыло в его глазах за долю секунды.
— Сучка… — прошипел он, разворачиваясь к выходу.
— Андрей Степанович! — Она остановила его на пороге. — Дверь. Закройте. Вежливо.
Стеклянная перегородка задрожала от удара. Виктория развернула кресло к окну, наблюдая, как внизу копошатся машинки-букашки. В кармане завибрировал телефон:
«Он весь вечер что-то бормочет про месть. Будь осторожна, дочка»
«Спокойно, мам. Просто жизнь учит его смирению»
—
Недели спустя офис напоминал театр абсурда. Виктория играла роль идеального руководителя: безукоризненная логика, ледяная вежливость, убийственная эффективность. Для Андрея это обернулось кошмаром в формате 24/7.
Опоздание на 4 минуты — выговор при всём отделе. Просроченный отчёт — лишение премии. Его любимый «проект Фортуна» теперь требовал ночных бдений над графиками, которые он сам же когда-то подписал.
— Виктория Андреевна, — заглянула к ней стажёр Лиза, — правда, что вы… родственники?
— Почему спрашиваете?
— Раньше он всех орал, а теперь… — девушка кивнула в коридор, где Андрей униженно просил секретаршу распечатать документы.
— Мужчины часто меняются, когда видят последствия своих ошибок, — ответила Виктория, поправляя рамку с фото. На снимке Ольга смеялась, обнимая её на выпускном.
Той ночью, задержавшись до темноты, она услышала за дверью кулерной:
— Да, опять эта ведьма! Нет, я не могу уйти! Если я сейчас… Что значит «сам дурак»?! Ты вообще…
Виктория прошла мимо, каблуки отбивали дробь по полу. Дома его ждали холодная курица из супермаркета и одеяло на диване — Ольга научилась включать «спящий режим» ровно в десять.
Садясь в машину, она поймала своё отражение в зеркале. Жёсткая складка у рта, взгляд хищницы, высохшая помада на губах — образ вызывал дрожь. На мгновение ей померещилось, будто в стекле проступили его черты: тот же оскал, те же морщины гнева. Виктория резко включила зажигание, глуша наваждение рёвом мотора. «Нет, — мысленно проговорила она, выезжая на пустынную улицу. — Я не стану им. Просто даю урок. Самый важный урок в его жизни».
Где-то вдалеке завыла сирена. Она прибавила скорость, растворяясь в ночи, как тень возмездия.
Вибрирующий телефон вывел из раздумий. Сообщение от HR-директора:
«Аттестационная комиссия завтра в 15:00. Первым — ваш любимый подопечный».
Виктория усмехнулась. Шахматная доска ждала нового хода.
—
Два месяца систематического давления превратили Андрея в тень. Он дрожал, как осиновый лист, на планерках, жевал мятные таблетки пачками, но запах отчаяния въелся в кожу. Виктория методично рушила его карьеру, но финал наступил раньше прогноза.
Звонок от матери застал её в подземном паркинге:
— Вить… он… — рыдания заглушали слова, — он всё разгромил… кричит, что ты…
Грохот. Приглушённый стон.
Она выжала газ до упора.
—
Дверь в квартиру зияла чёрной пастью. Из гостиной доносились крики:
— Вы… кукловоды! Думали, я не понимаю?!
Виктория ворвалась в комнату. Осколки рамок впивались в ковёр, как осколки памяти. Мать прижималась к стене, прикрывая ладонью кровавую ссадину на щеке.
— Шаг назад, — голос Виктории прозвучал как щелчок затвора.
Андрей развернулся. Глаза налились кровью:
— О! Королева стервятников! Прилетела добить?
— Ты уже добил себя сам.
Она протянула телефон. На экране — письмо с вложениями:
— Досье с твоими «достижениями». Отправлено в тридцать HR-агентств. Алкоголизм, срыв проектов, манипуляции отчётами…
Он попытался выхватить гаджет, но споткнулся о вазу. Рухнул на колени, словно марионетка с перерезанными нитями.
— Сволочь… ты…
— Осталось добавить главу о домашнем тиране. Со свежими фото, — она щёлкнула камерой, запечатлев синяк на лице матери.
Он завыл, вцепившись в край дивана:
— Оль… прости… это всё она…
— Уходи, — прошептала мать, глядя в пустоту. — Навсегда.
—
Утреннее солнце ласкало спину через кухонное окно. Виктория налила в чашки эфиопский моока. Блинчики с малиновым джемом напоминали о временах, когда воскресенья пахли счастьем.
— Юрист подготовил документы на развод, — Ольга разминала салфетку, будто тесто. — Не поздно ли?
— Поздно было молчать, — отрезала Виктория. — Но ещё не поздно начать жить.
Мать взглянула на неё исподлобья:
— Ты стала… холодной. Как он.
— Нет. Я стала сильной. Сильной хватило, чтобы остановить того, кто считал себя богом.
— Но какой ценой? — голос Ольги дрогнул. — Это как тушить пожар бензином.
Дочь подошла к окну. За стёклами проклёвывались первые подснежники.
— Цена — твоя безопасность. Его гордыня. Мои иллюзии о справедливости.
Она обернулась, ловя в воздухе аромат кофе. Тот самый, что пила в ночных дежурствах, планируя месть.
— Он боялся разоблачения. Ты — одиночества. Я — собственной слабости. Теперь страхи остались ему.
Ольга потянулась к её руке, но остановилась, будто обжигаясь.
— Просто… не превратись в него.
— Не превращусь, — Виктория намеренно улыбнулась теплее. — Потому что у меня есть ради кого остаться человеком.
За окном ветер кружил прошлогодние листья, освобождая место весне.
— Знаешь, в чём ирония судьбы? — Виктория повернулась к матери, в её глазах мерцала едва уловимая усмешка. — Он сам твердил, что в этих стенах правит лишь один. И был прав. Просто не угадел, кто займёт трон.
Уголки губ Ольги дрогнули, образуя подлинную улыбку — первой за месяцы напряжённого молчания:
— Ты же осознаёшь, что я не разделяю твоих подходов?
— Осознаю. Но ты ведь догадываешься, что я не отступила бы, даже зная это?
Тишина повисла меж ними, нарушаемая лишь щебетом воробьёв за окном. Воздух наполнился ароматом свободы, терпковатым, словно перестоявший эспрессо, но оттого ещё более желанным.
— Мама, — Виктория опустилась на стул, пальцы сомкнулись вокруг чашки, — может, махнём куда-нибудь? Без суеты, как в старые дни?
— Обязательно, — Ольга прикрыла ладонью дочернюю руку, — но сперва помоги избавиться от его проклятых роз. Шипы впиваются в душу хуже, чем в кожу.
Смех Виктории прозвенел катарсисом. Она изменилась — закалилась, отбросив сомнения, но вид материнской улыбки стёр последние сожаление. Игра стоила свеч.
—
Ольга металась между плитой и холодильником, стараясь угодить его капризам. «Идеальная кукла», — ёкнуло в голове Андрея. Совсем не то, что её строптивое отродье. При мысли о Виктории в висках застучало. Выскочка в лакированных туфлях! Вообразила, что дорогие безделушки заменят ей мозги?
Первая встреча всплыла в памяти — Ольгин юбилей. Тогда Виктория казалась скромной мышкой, щурившейся на него с недоверием. «Естественно, — усмехнулся он про себя, натягивая лучший пиджак, — дочь обязана ревновать мать к новому мужу». Он сыпал историями о карьерных победах, щедро сдабривая их обаятельной улыбкой. Мастерски сыгранная роль.
—
Первые двенадцать месяцев брака удалось вытерпеть. Ольга рьяно исполняла роль примерной супруги. Но Виктория… С каждым кварталом она превращалась в занозу. Её карьерный взлёт, насмешливая независимость, этот немой вызов во взгляде. Будто видела его потрёпанную душу насквозь.
«Ничего, — процедил он за семейным ужином, едко комментируя её деловой костюм, — я верну тебя в русло».
Но девчонка не гнулась. Лишь смотрела ледяными зрачками, от которых холодела спина. Ярость копилась, требуя выплеска. Благо Ольга не роптала — истинная жена должна принимать мужскую «строгость». Синяки заживают, покорность — вечна.
—
Новость о её повышении ударила ниже пояса. Он заперся в служебном туалете, сжимая трясущиеся кулаки. Как? Кем надо быть, чтобы украсть *его* место? Он десятилетиями вкладывался в эту компанию, знал каждую щель в корпоративной броне!
Первое оперативное совещание под её началом стало адом. Она вошла — безупречная, с дьявольским спокойствием. Новая босс. Падчерица. Змея.
«Андрей Степанович, вы ведь курировали этот провал?»
Даже сейчас от унижения горели щёки. А эти взгляды коллег — в них читалось торжество. Особенно у молодняка, которого он гнобил годами. «Получил по заслугам», — наверняка шептались за спиной.
Теперь его трон заняла та, кого он считал ничтожеством.
—
Виски притуплял боль. Сначала стопки, потом стаканы. Ольга молчала, но в её взгляде проскакивало нечто новое — осколки ненависти? Невозможно! Она не смеет!
— Чего ухмыляешься? — рычал он, швыряя пустую бутылку. — Считаешь себя выше?
В ответ — тишина. Лишь по ночам сквозь сон доносились сдавленные всхлипы.
Работа превратилась в адские качели. Каждое утро — встреча с её каменным лицом. Виктория действовала безупречно, лишая его козырей. Его влияние таяло, авторитет рассыпался в прах.
«Доклад к началу совещания, Андрей Степанович».
«Опоздание на три минуты — нарушение регламента, Андрей Степанович».
«Вы уверены в своей компетентности, Андрей Степанович?»
Каждое обращение — плевок в лицо.
—
Перелом наступил неожиданно. Возможно, когда Ольга рассмеялась в телефон, болтая с дочерью — так искренне, как никогда с ним. Или когда та самая робкая стажёрка «нечаянно» облила его кофе, даже не покраснев. Или когда в туалетном зеркале он увидел опухшее лицо алкоголика с потухшими глазами.
Виски больше не глушил стыд. Реальность распадалась на осколки. Истерики становились яростнее, но Ольга не прятала слёз. Её взгляд теперь напоминал дочерний — пронизывающий, всевидящий.
Они *знали*. Игра шла по их правилам.
Последний день стёрся из памяти. Обрывки: рёв, звон бьющегося стекла, крик Ольги. И *она* — Виктория с диктофоном в руке. Хладнокровная, как палач.
«У тебя десять минут на сборы».
Стоя на тротуаре с чемоданом-посмешищем, он в последний раз взглянул на освещённые окна. Там остались они — две женщины, перехитрившие его. А он? Пустое место в дорогом галстуке.
Андрей потрогал шёлковый узел — последний символ былого статуса — и зашагал в сгущающуюся тьму. Где-то в городе его ждала последняя бутылка. Финал короля, свергнутого собственными пешками.
